Born
in
Kingston
Hill,
Surrey,
England.
He
studied
at
Oxford.
He
was
awarded
by
the
Nobel
Prize
for
Literature
in
1932.
He
wrote
The
Forsyte
Saga
(1906-1928),
Strife
(1909),
Justice
(1910),
The
Skin
Game
(1920).
'The
Forsyte
Saga'
Those
privileged
to be
present
at a
family
festival
of
the
Forsytes
have
seen
that
charming
and
instructive
sight--an
upper
middle-class
family
in
full
plumage.
But
whosoever
of
these
favoured
persons
has
possessed
the
gift
of
psychological
analysis
(a
talent
without
monetary
value
and
properly
ignored
by
the
Forsytes),
has
witnessed
a
spectacle,
not
only
delightful
in
itself,
but
illustrative
of an
obscure
human
problem.
In
plainer
words,
he
has
gleaned
from
a
gathering
of
this
family--no
branch
of
which
had a
liking
for
the
other,
between
no
three
members
of
whom
existed
anything
worthy
of
the
name
of
sympathy--evidence
of
that
mysterious
concrete
tenacity
which
renders
a
family
so
formidable
a
unit
of
society,
so
clear
a
reproduction
of
society
in
miniature…
On
June
15,
eighteen
eighty-six,
about
four
of
the
afternoon,
the
observer
who
chanced
to be
present
at
the
house
of
old
Jolyon
Forsyte
in
Stanhope
Gate,
might
have
seen
the
highest
efflorescence
of
the
Forsytes.This
was
the
occasion
of an
'at
home'
to
celebrate
the
engagement
of
Miss
June
Forsyte,
old
Jolyon's
granddaughter,
to
Mr.
Philip
Bosinney.
In
the
bravery
of
light
gloves,
buff
waistcoats,
feathers
and
frocks,
the
family
were
present,
even
Aunt
Ann,
who
now
but
seldom
left
the
corner
of
her
brother
Timothy's
green
drawing-room,
where,
under
the
aegis
of a
plume
of
dyed
pampas
grass
in a
light
blue
vase,
she
sat
all
day
reading
and
knitting,
surrounded
by
the
effigies
of
three
generations
of
Forsytes.
Even
Aunt
Ann
was
there;
her
inflexible
back,
and
the
dignity
of
her
calm
old
face
personifying
the
rigid
possessiveness
of
the
family
idea…
About
the
Forsytes
mingling
that
day
with
the
crowd
of
other
guests,
there
was a
more
than
ordinarily
groomed
look,
an
alert,
inquisitive
assurance,
a
brilliant
respectability,
as
though
they
were
attired
in
defiance
of
something.
The
habitual
sniff
on
the
face
of
Soames
Forsyte
had
spread
through
their
ranks;
they
were
on
their
guard…The
Forsytes
were
resentful
of
something,
not
individually,
but
as a
family;
this
resentment
expressed
itself
in an
added
perfection
of
raiment,
an
exuberance
of
family
cordiality,
an
exaggeration
of
family
importance,
and--the
sniff.
Danger--so
indispensable
in
bringing
out
the
fundamental
quality
of
any
society,
group,
or
individual--was
what
the
Forsytes
scented;
the
premonition
of
danger
put a
burnish
on
their
armour…
Over
against
the
piano
a man
of
bulk
and
stature
was
wearing
two
waistcoats
on
his
wide
chest,
two
waistcoats
and a
ruby
pin,
instead
of
the
single
satin
waistcoat
and
diamond
pin
of
more
usual
occasions,
and
his
shaven,
square,
old
face,
the
colour
of
pale
leather,
with
pale
eyes,
had
its
most
dignified
look,
above
his
satin
stock.
This
was
Swithin
Forsyte.
Close
to
the
window,
where
he
could
get
more
than
his
fair
share
of
fresh
air,
the
other
twin,
James--the
fat
and
the
lean
of
it,
old
Jolyon
called
these
brothers--like
the
bulky
Swithin,
over
six
feet
in
height,
but
very
lean,
as
though
destined
from
his
birth
to
strike
a
balance
and
maintain
an
average,
brooded
over
the
scene
with
his
permanent
stoop;
his
grey
eyes
had
an
air
of
fixed
absorption
in
some
secret
worry,
broken
at
intervals
by a
rapid,
shifting
scrutiny
of
surrounding
facts;
his
cheeks,
thinned
by
two
parallel
folds,
and a
long,
clean-shaven
upper
lip,
were
framed
within
Dundreary
whiskers.
In
his
hands
he
turned
and
turned
a
piece
of
china.
Not
far
off,
listening
to a
lady
in
brown,
his
only
son
Soames,
pale
and
well-shaved,
dark-haired,
rather
bald,
had
poked
his
chin
up
sideways,
carrying
his
nose
with
that
aforesaid
appearance
of
'sniff,'
as
though
despising
an
egg
which
he
knew
he
could
not
digest.
Behind
him
his
cousin,
the
tall
George,
son
of
the
fifth
Forsyte,
Roger,
had a
Quilpish
look
on
his
fleshy
face,
pondering
one
of
his
sardonic
jests.
Something
inherent
to
the
occasion
had
affected
them
all.
The
Forsyte
Saga,
by
John
Galsworthy
Сага
о
Форсайтах
Те,
кто
удостоился
чести
присутствовать
на
торжестве
семейства
Форсайтов,
увидели
очаровательную
и
поучительную
картину
-
семью
высшего
среднего
класса
в
полном
великолепии.
Но
любой
из
этих
удачливых
людей,
обладавших
даром
психоанализа
(таланта,
не
имеющего
денежной
ценности
и
полностью
игнорируемого
Форсайтами),
стал
свидетелем
зрелища,
не
только
восхитительного
самого
по
себе,
но и
демонстрирующего
тайные
человеческие
проблемы.
Иными
словами,
он
нашел
бы в
собрании
этой
семьи
(ни
одна
из ее
ветвей
не
испытывала
симпатию
по
отношению
к
другой,
между
тремя
членами
семьи
не
существовало
ничего,
достойного
названия
симпатии)
свидетельство
той
таинственной
твердой
цепкости,
которая
делает
семью
столь
значимой
единицей
общества
и
таким
ярким
воплощением
общества
в
миниатюре…
15
июня
1886
года
приблизительно
в
четыре
часа
дня
наблюдатель,
который
имел
возможность
присутствовать
в
доме
старого
Джулиона
Форсайта
у
Ворот
Стенхоуп,
мог
увидеть
высший
свет
Форсайтов.
Поводом
для
«домашнего»
события
послужило
празднование
помолвки
мисс
Джун
Форсайт,
внучки
старого
Джулиона,
и
мистера
Филипу
Босни.
Во
всем
великолепии
светлых
перчаток,
темно-желтых
жилетов,
перьев
и
платьев,
семья
была
в
сборе.
Присутствовала
даже
тетя
Энн,
которая
теперь
редко
покидала
уголок
зеленой
гостиной
своего
брата
Тимоти,
где
она
сидела
под
перьями
окрашенной
пампасовой
травы
в
светло-голубой
вазе,
весь
день
читая
или
вяжа
в
окружении
портретов
трех
поколений
Форсайтов.
Даже
Тетя
Энн
была
там,
ее
негнущаяся
спина
и
достоинство
ее
спокойного
старого
лица
выражали
твердую
одержимость
семейной
идеей...
В
Форсайтах,
которые
в
этот
день
смешались
с
толпой
других
гостей,
было
заметно
что-то
кроме
холеного
вида,
живой
и
пытливой
уверенности,
блестящей
респектабельности,
как -
будто
они
были
одеты
с
явным
пренебрежением
к
чему-то.
Привычное
презрение
на
лице
Сомса
Форсайта
распространилось
по их
рядам,
они
были
настороже…Форсайты
затаили
обиду
на
что-то,
не
кто-то
из
них
конкретно,
а как
семья.
Эта
обида
выражалась
в
подчеркнутом
совершенстве
одежды,
чрезмерности
семейной
сердечности,
преувеличении
семейной
важности,
и –
презрении.
Опасность
-
столь
необходимая
для
выявления
основополагающего
качества
любого
общества,
группы
или
человека
– то,
что
Форсайты
чувствовали,
предвидение
опасности
отполировывала
их
броню…
У
фортепьяно
расположился
мужчина
больших
объемов,
одетый
в два
жилета
с
рубиновой
булавкой,
вместо
одного
атласного
жилета
и
алмазной
булавки
для
более
обычных
случаев.
У
него
было
бритое
квадратное,
старое
лицо
цвета
бледной
кожи,
блеклые
глаза
и
самый
достойный
вид,
стоящий
над
его
запасом
атласа.
Это
был
Свизин
Форсайт.
Ближе
к
окну,
где
можно
было
получить
хорошую
порцию
свежего
воздуха,
находился
другой
близнец,
Джеймс
–
старый
Джулион
называл
братьев
толстый
и
тонкий
–
такой
же
большой
как
Свизин,
ростом
более
чем в
шесть
футов,
но
очень
худой.
Он
как
бы с
рождения
был
призван
создать
баланс
и
сохранить
среднюю
величину.
Он
нависал
над
обществом
со
своей
обычной
сутулостью,
его
серые
глаза
выражали
неподвижность
скрытой
тревоги,
которая
временами
отступала
под
быстрой
сменой
событий.
Его
щеки,
очерченные
двумя
параллельными
морщинами,
и
длинная,
чисто
выбритая
верхняя
губа
были
обрамлены
бакенбардами
как у
лорда
Дандрери.
В
руках
он
вертел
фарфоровую
чашку.
Недалеко
от
него
стоял,
слушая
даму
в
коричневом
платье,
его
единственный
сын
Сомс,
бледный
и
хорошо
выбритый,
темноволосый
с
большими
залысинами,
который
поворачивал
свой
подбородок
в
разные
стороны.
Его
нос
выражал,
как
было
сказано
выше,
презрение,
как
если
бы он
презирал
яйцо,
которое
он не
мог
терпеть.
Позади
него
находился
двоюродный
брат,
высокий
Джордж,
сын
пятого
Форсайта,
Роджера,
с
жестким
взглядом
на
свежем
лице,
он
обдумывал
одну
из
своих
шуток.
Нечто,
присущее
событию,
оказало
влияние
на
них
всех.