Jack LONDON - Martin Eden

Рассылка "English Reading" - http://www.english-reading-time.blogspot.com

Посмотреть архив выпусков - http://www.english-2days.narod.ru/archive.html.

Jack Griffith London (1876 – 1916)

Born in San-Francisco, USA. He worked as an oyster pirate, a worker in a canning factory, a deep-sea sailor. He wrote The Son of the Wolf (1900), The Call of the Wild (1903), The Sea-Wolf (1904), White Fang (1906), Marten Eden (1909), John Berleycorn (1913).

Martin Eden by Jack London

The one opened the door with a latch-key and went in, followed by a young fellow who awkwardly removed his cap. He wore rough clothes that smacked of the sea, and he was manifestly out of place in the spacious hall in which he found himself. He did not know what to do with his cap, and was stuffing it into his coat pocket when the other took it from him. The act was done quietly and naturally, and the awkward young fellow appreciated it. “He understands,” was his thought. “He’ll see me through all right.”… He walked at the other’s heels with a swing to his shoulders, and his legs spread “Hold on, Arthur, my boy,” he said, attempting to mask his anxiety with facetious utterance. “This is too much all at once for yours truly. Give me a chance to get my nerve. You know I didn’t want to come, an’ I guess your fam’ly ain’t hankerin’ to see me neither.” “That’s all right,” was the reassuring answer. “You mustn’t be frightened at us. We’re just homely people — Hello, there’s a letter for me.” He stepped back to the table, tore open the envelope, and began to read, giving the stranger an opportunity to recover himself. And the stranger understood and appreciated. His was the gift of sympathy, understanding; and beneath his alarmed exterior that sympathetic process went on. He mopped his forehead dry and glanced about him with a controlled face, though in the eyes there was an expression such as wild animals betray when they fear the trap. He was surrounded by the unknown, apprehensive of what might happen, ignorant of what he should do, aware that he walked and bore himself awkwardly, fearful that every attribute and power of him was similarly afflicted. He was keenly sensitive, hopelessly self-conscious, and the amused glance that the other stole privily at him over the top of the letter burned into him like a dagger-thrust. He saw the glance, but he gave no sign, for among the things he had learned was discipline. Also, that dagger-thrust went to his pride. He cursed himself for having come, and at the same time resolved that, happen what would, having come, he would carry it through. The lines of his face hardened, and into his eyes came a fighting light. He looked about more unconcernedly, sharply observant, every detail of the pretty interior registering itself on his brain. His eyes were wide apart; nothing in their field of vision escaped; and as they drank in the beauty before them the fighting light died out and a warm glow took its place. He was responsive to beauty, and here was cause to respond. An oil painting caught and held him. A heavy surf thundered and burst over an outjutting rock; lowering storm-clouds covered the sky; and, outside the line of surf, a pilot-schooner, close-hauled, heeled over till every detail of her deck was visible, was surging along against a stormy sunset sky. There was beauty, and it drew him irresistibly. He forgot his awkward walk and came closer to the painting, very close. The beauty faded out of the canvas. His face expressed his bepuzzlement. He stared at what seemed a careless daub of paint, then stepped away. Immediately all the beauty flashed back into the canvas. “A trick picture,” was his thought, as he dismissed it, though in the midst of the multitudinous impressions he was receiving he found time to feel a prod of indignation that so much beauty should be sacrificed to make a trick. He did not know painting. He had been brought up on chromos and lithographs that were always definite and sharp, near or far. He had seen oil paintings, it was true, in the show windows of shops, but the glass of the windows had prevented his eager eyes from approaching too near.

Мартин Иден Джека Лондона

Мужчина открыл дверь ключом и вошел внутрь в сопровождении молодого парня, который неловко снял свою кепку. Он был одет в грубую одежду, пропахшую морем, и был совершенно неуместен в просторном зале, в котором оказался. Он не знал, что делать со своей кепкой, и стал засовывать ее в карман пальто, тогда мужчина забрал её у него. Это движение было настолько спокойным и естественным, что неуклюжий парень оценил это. "Он понимает", подумал он. "Он видит меня насквозь…"  Он шел за мужчиной по пятам, двигая в такт плечами и вытягивая ноги. "Держись, Артур, малыш", сказал он, пытаясь скрыть своё беспокойство за остроумными фразами. "Это действительно слишком неожиданно для тебя. Дай мне возможность справиться с нервами. Ты знаешь, что я не хотел приходить, и догадываюсь, что твоя семья тоже не жаждала видеть меня". "Всё в порядке",- прозвучал успокаивающий ответ. "Ты не должен бояться нас. Мы - простые домашние люди. А, вот письмо для меня". Он отступил к столу, разорвал конверт и начал читать, давая незнакомцу возможность придти в себя. Незнакомец понял и был благодарен за это. Его был преисполнен симпатии, понимая всё, его встревоженный вид выдавал это. Он вытер лоб и сдержанно огляделся, в его глазах было такое выражение, которое бывает у  диких животных, когда они боятся ловушки. Он был окружён чем-то неизвестным, опасным, что может случиться, не зная, что ему следует делать, но понимая, что он двигался и вёл себя неловко. Он страшился того, что каждая деталь его внешности и сильного тела была одной полной оплошностью. Его чувства были обострены, он безнадежно стеснялся, и насмешливый взгляд, который украдкой был брошен на него поверх письма, пронзил его как кинжал. Он перехватил этот взгляд, но не показал вида, поскольку в числе прочих вещей, которым научился, была дисциплина. Более того, этот взгляд задел его гордость. Он проклинал себя за то, что пришёл, и в то же самое время решил, будь, что будет, он пройдёт и через это. Черты его лица затвердели, а в глазах появился блеск борьбы. Он огляделся более беззаботно, чётко фиксируя каждую деталь миленького интерьера. Его глаза были широко открыты, ничто не скрылось от них. По мере того, как его взгляд впитывал красоту вокруг, свет борьбы уходил, и на его место пришло теплое свечение. Он был восприимчив к красоте, а здесь было что воспринимать.  Картина, написанная маслом, привлекла его внимание и полностью поглотила. Тяжёлый прибой грохотал и разбивался о выступ скалы, низкие штормовые облака закрывали небо, а за линией прибоя лоцманская шхуна, держась против ветра и накренившись так, что была видна каждая деталь ее палубы, взмывала  вверх к штормовому закату. Было красиво, и эта красота непреодолимо влекла его. Он забыл о своей неуклюжей походке и подошел ближе к картине, очень близко. Красота исчезла с холста. На его лице появилось замешательство. Он неотрывно смотрел на то, что выглядело небрежным смешением красок, потом отступил. Красота вновь вспыхнула на холсте. "Картина с фокусом," подумал он, когда отошёл от нее, хотя из множества впечатлений, которые он получал, в тот момент он почувствовал своего рода негодование, как можно жертвовать такой  красотой ради фокуса. Он не знал живописи. Он был воспитан на хромолитографиях и литографиях, которые всегда были понятны и четки, хоть вблизи, хоть вдали. Правда, он видел картины, написанные маслом, в  витринах магазинов, но стекло не позволяло его пытливым глазам рассмотреть их вблизи.