James Joyce 'ULYSSES'

James Joyce (1882 – 1941)

Born in Dublin, Ireland. He studied in Dublin University College, became a tutor in English, formed a company of English players in Zurich. He wrote Dubliners (1914), A Portrait of the Artist as a Young Man (1916), Ulysses (1922), Work in Progress (1927), Finnegans Wake (1939).

Stately, plump Buck Mulligan came from the stairhead, bearing a bowl of lather on which a mirror and a razor lay crossed. A yellow dressinggown, ungirdled, was sustained gently behind him by the mild morning air. He held the bowl aloft and intoned: --INTROIBO AD ALTARE DEI. Halted, he peered down the dark winding stairs and called out coarsely: --Come up, Kinch! Come up, you fearful jesuit!  Solemnly he came forward and mounted the round gunrest. He faced about and blessed gravely thrice the tower, the surrounding land and the awaking mountains. Then, catching sight of Stephen Dedalus, he bent towards him and made rapid crosses in the air, gurgling in his throat and shaking his head. Stephen Dedalus, displeased and sleepy, leaned his arms on the top of the staircase and looked coldly at the shaking gurgling face that blessed him, equine in its length, and at the light untonsured hair, grained and hued like pale oak. Buck Mulligan peeped an instant under the mirror and then covered the bowl smartly. --Back to barracks! he said sternly. He added in a preacher's tone: --For this, O dearly beloved, is the genuine Christine: body and soul and blood and ouns. Slow music, please. Shut your eyes, gents. One moment. A little trouble about those white corpuscles. Silence, all.  He peered sideways up and gave a long slow whistle of call, then paused awhile in rapt attention, his even white teeth glistening here and there with gold points. Chrysostomos. Two strong shrill whistles answered through the calm. --Thanks, old chap, he cried briskly. That will do nicely. Switch off the current, will you? He skipped off the gunrest and looked gravely at his watcher, gathering about his legs the loose folds of his gown. The plump shadowed face and sullen oval jowl recalled a prelate, patron of arts in the middle ages. A pleasant smile broke quietly over his lips. --The mockery of it! he said gaily. Your absurd name, an ancient Greek! He pointed his finger in friendly jest and went over to the parapet, laughing to himself. Stephen Dedalus stepped up, followed him wearily halfway and sat down on the edge of the gunrest, watching him still as he lathered cheeks and neck. Buck Mulligan's gay voice went on. --My name is absurd too: Malachi Mulligan, two dactyls. But it has a Hellenic ring, hasn't it? Tripping and sunny like the buck himself. We must go to Athens. Will you come if I can get the aunt to fork out twenty quid? He laid the brush aside and, laughing with delight, cried: --Will he come? The jejune jesuit!  Ceasing, he began to shave with care… Buck Mulligan frowned at the lather on his razorblade. He hopped down from his perch and began to search his trouser pockets hastily. --Scutter! he cried thickly. He came over to the gunrest and, thrusting a hand into Stephen's upper pocket, said: --Lend us a loan of your noserag to wipe my razor.  Stephen suffered him to pull out and hold up on show by its corner a dirty crumpled handkerchief. Buck Mulligan wiped the razorblade neatly. Then, gazing over the handkerchief, he said: --The bard's noserag! A new art colour for our Irish poets: snotgreen. You can almost taste it, can't you? He mounted to the parapet again and gazed out over Dublin bay, his fair oakpale hair stirring slightly. --God! he said quietly. Isn't the sea what Algy calls it: a great sweet mother? …Ah, Dedalus, the Greeks! I must teach you. You must read them in the original. Stephen stood up and went over to the parapet. Leaning on it he looked down on the water and on the mailboat clearing the harbourmouth of Kingstown.  Ulysses, by James Joyce

Важный, полнотелый Бак Маллиган подошел к лестнице,  неся тазик с мыльной пеной, в котором крест накрест лежали зеркало и бритва. Неподпоясанный желтый халат мягко развивался позади него от дуновения легкого утреннего воздуха. Он поднял тазик и сказал нараспев:    «INTROIBO AD ALTARE DEI» Остановившись, он поглядел вниз на темную винтовую лестницу и   резко крикнул: «Поднимайся, Кинч! Поднимайся, ты, трусливый иезуит!»  Он торжественно двинулся вперед и взобрался на круглую площадку. Он огляделся по сторонам и трижды серьезно благословил башню, землю вокруг и пробуждающиеся горы. После этого, заметив Стивена Дедалуса, он поклонился ему и быстро перекрестил воздух, издавая булькающие звуки и потряхивая головой. Стивен Дедалус, недовольный и сонный, положил руки на лестницу и холодно посмотрел на трясущееся, булькающее лицо, которое благословляло его, вытянувшееся во всю длину, в свете нечесаных волос цвета светлого дуба.  Бак Маллиган на минуту заглянул под зеркало и опять прикрыл тазик. «Назад в бараки!» Четко сказал он. И добавил тоном проповедника: «Это, о нежно любимые, есть истинно христианские тело и душа, кровь и прочее. Медленную музыку, пожалуйста. Закройте ваши глаза, господа. Одну минуту. Небольшая неприятность с этими белыми кровяными шариками. Все - тихо."   Он поглядел вбок и издал длинный медленный свист призыва, потом замолчал, сосредоточенно вслушиваясь, его ровные белые зубы поблескивали золотыми точками. Златоуст. В тишине в ответ дважды прозвучал сильный пронзительный свист. «Спасибо, старина,» - оживленно крикнул он. «Прекрасно. Выключи ток». Он сошел с площадки и, заворачивая вокруг ног свободные полы халата,  серьезно посмотрел на зрителя. Пухлое затененное лицо и тяжелая овальная челюсть напоминали о прелате, покровителя искусств средних веков. На его губах появилась приятная улыбка. «Забавно!» - весело сказал он. «У тебя нелепое, древнегреческое имя!». Он в дружеском жесте поднял палец и отошел к парапету, усмехаясь. Стивен Дедалус встал, некоторое время устало шел за ним и сел на край площадки, наблюдая, как тот намыливает щеки и шею.  Веселый голос Бака Маллигана продолжал. «У меня тоже нелепое имя: Малачи Маллиган, два дактиля. Но у него эллинское звучание, не так ли? Легкое и солнечное, свойственное щеголю. Мы должны поехать в Афины. Ты поедешь, если мне удастся заставить тетю выдать двадцать фунтов?» Он отложил помазок в сторону и, легко смеясь, крикнул: «Он поедет? Жалкий иезуит!» После чего он осторожно начал бриться… Бак Маллиган, нахмурившись, посмотрел на пену на лезвии бритвы. Он спрыгнул вниз и начал торопливо обыскивать карманы брюк. «Удрал!» хрипло крикнул он. Он подошел к площадке и, засунув руку в верхний карман Стивена, сказал: «Одолжи нам носовой платок, чтобы вытереть бритву.» Стивен терпеливо позволил вытащить и продемонстрировать, держа за уголок, грязный смятый носовой платок. Бак Маллиган аккуратно вытер лезвие бритвы. Потом, рассматривая носовой платок, сказал: «Носовой платок барда! Новый художественный цвет для наших ирландских поэтов: сопливо-зеленый. Ты можешь почти ощутить его, не так ли?» Он опять поднялся на парапет и пристально поглядел по Дублинский залив, его волосы цвета светлого дуба слегка шевелились. «Боже!» - сказал он спокойно. «Разве море не большая любимая мать, как говорит Элджи?... Ах, Дедалус, греки! Я должен научить тебя. Ты должен прочитать их в оригинале…» Стивен встал и подошел к парапету. Наклонившись над ним, он посмотрел на воду и почтовый корабль, выходящий из гавани Кингстауна.  Улисс  Джеймса Джойса